Система борьбы с бандитизмом и место и роль органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД в ее функционировании

Уже в первые дни существования советской власти большевики столкнулись с небывалым разгулом уголовного бандитизма, находившегося под прикрытием организаций анархистов, в состав которых после Октябрьской революции вошло большое число уголовных и деклассированных элементов. В ряде городов страны анархистами были предприняты вооруженные выступления, сопровождавшиеся погромами, грабежами и убийствами. В результате операций, проведенных Всероссийской чрезвычайной комиссией в Москве, Петрограде и других крупных городах в апреле 1918 г., организации анархистов были разоружены. Большую часть арестованных составили именно преступные элементы. Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский в интервью газете «Известия» 16 апреля 1918 г. дал следующую характеристику арестованным преступникам: «Идейных анархистов среди лиц, задержанных нами, очень мало, среди сотен – единицы». Несмотря на принимаемые меры, до конца Гражданской войны органам советской власти не удалось побороть уголовный бандитизм. В 1919–1921 гг. в крупных городах России продолжали действовать уголовные банды под руководством Гусева, Кошелькова, Морозова, Орлова, Плещинского, Сафонова, средняя численность которых составляла 15–40 человек[1] . Одновременно с уголовным, начиная со второй половины 1918 г., в деревне развивается кулацкий бандитизм, связанный с нежеланием зажиточных крестьян бесплатно отдавать хлеб государству и сопротивлением проводимым мероприятиям советской власти, в том числе созданию комитетов бедноты и введению продразверстки. Так, с июля по ноябрь 1918 г. в стране было зарегистрировано 108 кулацких мятежей, которые происходили, в основном, в прифронтовой полосе, а всего за 1918 г. только в 20 губерниях Центральной России вспыхнуло 245 крупных антисоветских выступлений . Одной из причин роста политического бандитизма в центральных районах России в 1918– 1919 гг. авторы энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» считают перерастание Первой мировой войны в гражданскую, а также разруху, которые «породили значительное число деклассированных элементов, для которых участие в убийствах, грабежах и насилиях стало профессией» . На «профессионализм» бандитов, как отличительную черту политического бандитизма, указывают и авторы первого издания Большой Советской энциклопедии.[2]

Наибольший размах в 1919–1920 гг. бандитизм всех видов получил на Украине, где руководители банд для привлечения местного населения на свою сторону использовали демократические названия и лозунги. Как отметил председатель Совета Народных Комиссаров РСФСР В.И. Ленин, «на Украине каждая банда избирает кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой, и в каждом уезде – по банде» . Только в апреле 1919 г. здесь было зарегистрировано 93 бандитских выступления. В конце 1920 г. на Украине действовало более 50 тыс. бандитов, вооруженных винтовками, пулеметами и орудиями. [3]

Именно широкое распространение политического бандитизма на всей территории Советской России в конце Гражданской войны вызвало к жизни эффективную методику борьбы с ним, которая заключалась в объединении действий государственных, военных и правоохранительных структур не только в районах, охваченных этим явлением, но и в масштабах всей страны. Так, в январе 1921 г. была создана Центральная междуведомственная комиссия по борьбе с бандитизмом, в состав которой вошли представители ЦК РКП(б), Совета Труда и Обороны, Реввоенсовета Республики, ВЧК, ЧОН, НКПС и Главного командования РККА. Комиссия работала под непосредственным руководством ЦК РКП(б), Совета Народных Комиссаров и ВЦИК. Каждые три недели она должна была предоставлять Президиуму ВЦИК доклад о результатах своей деятельности. Начиная с 20 февраля 1921 г. руководство комиссией осуществлял заместитель председателя Реввоенсовета Республики Э.М. Склянский.[4]

Большое внимание уделялось и пропагандистской работе в бандах в целях разложения их изнутри. Так, в воззвании Полномочной комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии «Ко всем участникам бандитских шаек» говорилось: «Советская власть строго карает подстрекателей и вожаков бандитских шаек, но она милостива к трудовым крестьянам, втянутым по недоразумению или обману в это разбойное дело» . В воззвании разъяснялось, что в случае добровольной сдачи с оружием рядовые участники банд получат прощение и смогут вернуться к своим семьям, дезертиры будут посланы в воинские части для прохождения службы, а вожаки и подстрекатели преданы гласному суду без применения расстрела. Органами Полномочных комиссий ВЦИК на местах стали уездные (участковые) политические комиссии. Обычно границы боевых участков совпадали с уездами. Поэтому уездные политические комиссии координировали деятельность всех военных и гражданских органов на территории боевого участка. В состав уездной политической комиссии входили: начальник боевого участка, военный комиссар, секретарь уездного комитета РКП(б), председатель уездного исполкома, начальник политотдела, начальник особого отдела и председатель революционного трибунала. В ряде местностей (особенно это характерно для Северного Кавказа) вместо уездных (участковых) политических комиссий создавались районные и волостные революционные комитеты. В состав ревкомов входили представители комитетов РКП(б), исполкомов советов и командования Красной армии. Задачами ревкомов являлись: 

1) сплочение сил рабочих и крестьян для борьбы с бандитизмом; 

2) планомерное использование имеющихся вооруженных сил; 

3) обеспечение безопасности гражданского населения; 

4) охрана общественного имущества от расхищения; 

5) поддержание бесперебойной работы железнодорожного и водного транспорта; 

6) быстрейшее восстановление революционного порядка.

После разгрома десантов П.Г. Улагая на Кубани, переселения казачьих станиц и ликвидации восстания Н. Гоцинского численность банд на Северном Кавказе резко сократилась. Так, по данным штаба СКВО, в августе 1921 г. на территории округа действовало около 7000 бандитов.[5]

Активные действия государственных, военных и правоохранительных органов позволили кардинальным образом снизить численность банд в регионе. По данным разведывательного отдела штаба СКВО, в январе 1923 г. в округе была зарегистрирована 31 банда общей численностью 597 человек (в среднем – 19 человек в банде) , к началу 1924 г. – 24 банды общей численностью 300 человек (в среднем – 12 человек в банде), а к апрелю 1925 г. число активно действующих бандитов сократилось до 83 человек.

В связи с высадкой отрядов из состава войск генерала П.Н. Врангеля на Кубани и выступлением «Армии возрождения России» генерала П.П. Фостикова в тылу советских войск Северо-Кавказский военный округ был расформирован. Воинские части округа были переданы в состав созданного Кавказского фронта. На основании приказа Реввоенсовета Республики и Народного комиссариата внутренних дел от 6 сентября 1920 г. № 1735/328 войска Северо-Кавказского сектора войск ВОХР вошли в состав войск фронта . Десант генерал-лейтенанта П.Г. Улагая на Кубани вызвал серьезное беспокойство всего советского руководства, тем более что он стал причиной широких антисоветских выступлений среди казачьего населения Северного Кавказа. Уже 9 сентября 1920 г. В.И. Ленин телеграфировал в Реввоенсовет Кавказского фронта: «Быстрейшая и полная ликвидация всех банд и остатков белогвардейщины на Кавказе и Кубани – дело абсолютной государственной важности».

Некоторые положительные сдвиги в работе милиции в 1922-1923 гг. не означали, что власти удалось полностью взять под контроль развитие крими­нальной ситуации. Она оставалась устойчиво сложной в рамках всего рас­сматриваемого периода, переживая периоды периодического обострения.

В первую очередь здесь сказались сокращение численности милиции в ре­зультате реорганизаций 1922-1923 гг., а также ее поглощенность проблемами текущего администрирования и различного рода побочными занятиями. Не­смотря на практически полную ликвидацию «политического» бандитизма, мир для населения так по настоящему и не наступил. Как обыватели, так и государ­ственные структуры испытывали все «прелести» уголовного бандитизма, кото­рый по общему признанию не обнаруживал тенденции к снижению. В частности, с конца 1924 г. в регионе вновь «замечается быстрый рост бандитизма».[6]

Новый всплеск преступности отмечается в 1926 г. Так, 8 октября 1926 г. на общем кустовом собрании членов комъячейки «Рабпрос», милиции, испол­кома и ГПУ в отчете о работе Горкома ВКП(б) за период апрель-октябрь ука­зывалось: «В отношении хулиганства, нет достаточного внимания со стороны наших органов . все это необходимо учесть и решительно повести работу по борьбе с вооруженными ограблениями и хулиганством, и стремиться к изжи­тию тех пробелов, какие у нас имеются»[7].

Обращаясь к общеадминистративной стороне деятельности милиции на рассматриваемом этапе, следует сразу выделить такую характерную тенден­цию ее развития, как постепенная, медленная, но все же ощутимая разгрузка от выполнения многочисленных «поручений» всевозможных ведомств. Уже постановление СНК от 3 апреля 1926 г. освободило милицию от некоторых обязанностей по содействию НКФ, НКЮ, НКВоенмору. Правда, оно в то же время признавало их право привлекать милицию в качестве инструмента при­нуждения при неподчинении своим требованиям . Наконец, в майском (1927 г.) циркуляре НКВД речь прямо пошла о перегруженности милиции вы­полнением «несвойственных» обязанностей .

Тем не менее, как и на предыдущем этапе, милиция выполняла массу за­даний, проходивших по линии административных отделов местных исполкомов. В частности, Баталпашинский РИК Армавирского округа только пакетом поста­новлений от 7 июня 1926 г. поручал ей «воспрепятствовать перекупщикам ску­пать в базарные дни продукцию» (вместе с отделом внутренней торговли), учи­тывать переработку зерна и производительность на мельницах, составлять про­токолы о потравах и порче посевов, лугов, насаждений и т.д.» .[8]

Традиционно большое место в повседневной работе милиции по-прежнему занимала борьба с пьянством. Впрочем, на наш взгляд, она утратила былую ост­роту, масштабность мощных единовременных кампаний. Это вовсе не значит, что снизилась активность в выявлении незаконного производства виноматериа­лов. Напротив, статистика показывает заметный рост числа выявленных наруши­телей. Однако, по большому счету, борьба с самогоноварением уже преврати­лась в повседневную рутинную работу, причем зачастую недооценивавшуюся непосредственными исполнителями настолько, что в планах работы милиции даже появлялись «недостаточно реальные предположения» о возможности в течение полугодия «ликвидировать араковарение на все сто процентов».[9]

Об определенной упорядоченности организации деятельности милиции свидетельствуют анализы криминогенной обстановки на местах, которые ста­ли носить более системный характер (вспомним, что, например, в 1920-1921 гг. в отчетах о работе милиции царил хаос). Для примера можно привести фраг­мент отчета административного отдела Краснодарского райисполкома за июль-декабрь 1926 г.: «Уголовный стол. Особо выдающихся преступлений вы­зывающих применение сложных и особых способов раскрытия не было». А несколько позже (31 марта 1927 г.) на заседании президиума Краснодарско­го райисполкома была дана следующая оценка деятельности милиции: «Слу­шали: о состоянии и работе Раймилиции. Постановили: 1) Состояние Райми- лиции признать удовлетворительным и проделанную ею работу энергичной и интенсивной, следствием которой явилось понижение преступности...3) Недо­четами в работе считать: в) увеличение случаев преступности среди работни­ков милиции (привлечение 5 милиционеров по ст.ст. УК)» [10].

Эти документы не следует расценивать как устоявшееся и удовлетворяющее общество и государство состояние милицейских органов - дело в том, что реаль­ная жизнь всегда сопровождалась многочисленными нарушениями законности, и не всегда милиции удавалось должным образом держать ситуацию под контролем.

В этом смысле менялась и оценка деятельности милиции. Так, в том же Краснодарском районе через год звучали иные формулировки. Например, в приказе № 260 от 2 ноября 1928 г. начальника милиции отмечалось: «Обра­щаю внимание, что многие старшие учмилиционеры, получая копию приказа о результатах обследования милицейских участков, никаких мер не принимают к устранению у себя аналогичных недочетов, вместе с тем почти во всех уча­стках недочеты в работе имеются одни и те же» [11]

Тем не менее с 1927 г. в регионе определенно наметился перелом к луч­шему. На наш взгляд, он состоял в общем повышении внимания к вопросам функционирования органов внутренних дел, позволившем в итоге добиться определенных позитивных результатов. Некоторый рост штатов сотрудников и их заработной платы, упорядоченный подбор кадров, повышенное внимание к борьбе с различными негативными явлениями, применение строгих мер дис­циплинарного воздействия в конечном счете позволили улучшить работу ми­лиции и угро. В их практической деятельности отмечен ряд очевидных свиде­тельств оптимизации ее общей организации.

Однако в конце исследуемого периода (1928 г.) на фоне свертывания нэпа советское государство стало резко усиливать уголовные репрессии, в частности в кампаниях хлебозаготовок. Такой подход вызвал всплеск посягательств на ответственных советских, партийных работников и чиновников различных госу­дарственных органов и учреждений, а также на активистов. Соответственно бы­ли изменены приоритеты в деятельности правоохранительных органов, в том числе милиции. Так, в приказе начальника Северо-Кавказской краевой милиции от 8 декабря 1928 г. сообщалось: «Данные с мест сообщения местной и краевой печати указывают, что за последнее время в Крае и особенно в сельских мест­ностях, необычайно усилились случаи насилия и убийств должностных, совет­ских, партийных и общественных работников».

Использование милиции в целях реализации масштабных программ по­литических репрессий с 1928-1929 гг. существенно изменило характер ее дея­тельности, открыв новый этап в ее истории.

Таким образом, бандитизм, получивший широкое распространение в 1920–1930-е гг. XX в. на территории ряда регионов Советского Союза, вызвал к жизни целую систему борьбы с ним, включавшую в себя согласованные действия государственных, военных и правоохранительных органов. Главным достижением Советского государства по борьбе с бандитизмом стало то, что к началу Великой Отечественной войны он был практически ликвидирован на всей территории СССР. Проведенный в ходе исследования анализ показал, что значительное место в борьбе с бандитизмом в 1920–1930-е гг. занимала деятельность органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД, которая в отечественной историографии не получила должного освещения. Именно в этот период органы государственной безопасности, правоохранительные органы и войска ВЧК – ОГПУ – НКВД приобрели опыт действий в борьбе с внутренним противником, который впоследствии получил дальнейшее развитие в годы Великой Отечественной войны, в условиях борьбы с националистическим подпольем, а также в современной российской истории.[12]

Всестороннее изучение деятельности органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД по борьбе с бандитизмом на территории Северо-Кавказского региона в 1920 – начале 1941 г. в настоящее время имеет большое историческое и практическое значение. Опасность терроризма, который сейчас превратился в общемировую проблему, требует всестороннего и полного осмысления предшествующего опыта борьбы с этим явлением.

Результаты комплексного анализа деятельности органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД по борьбе с бандитизмом на территории Северного Кавказа в 1920–1930-е гг. позволили исследовать деятельность государственных, военных и правоохранительных органов по созданию системы борьбы с бандитизмом, раскрыть роль и место органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД в ней, а также выявить особенности боевого применения войск в чекистско-войсковых операциях против банд.[13]