Уже в первые дни существования советской власти большевики столкнулись с небывалым разгулом уголовного бандитизма, находившегося под прикрытием организаций анархистов, в состав которых после Октябрьской революции вошло большое число уголовных и деклассированных элементов. В ряде городов страны анархистами были предприняты вооруженные выступления, сопровождавшиеся погромами, грабежами и убийствами. В результате операций, проведенных Всероссийской чрезвычайной комиссией в Москве, Петрограде и других крупных городах в апреле 1918 г., организации анархистов были разоружены. Большую часть арестованных составили именно преступные элементы. Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский в интервью газете «Известия» 16 апреля 1918 г. дал следующую характеристику арестованным преступникам: «Идейных анархистов среди лиц, задержанных нами, очень мало, среди сотен – единицы». Несмотря на принимаемые меры, до конца Гражданской войны органам советской власти не удалось побороть уголовный бандитизм. В 1919–1921 гг. в крупных городах России продолжали действовать уголовные банды под руководством Гусева, Кошелькова, Морозова, Орлова, Плещинского, Сафонова, средняя численность которых составляла 15–40 человек[1] . Одновременно с уголовным, начиная со второй половины 1918 г., в деревне развивается кулацкий бандитизм, связанный с нежеланием зажиточных крестьян бесплатно отдавать хлеб государству и сопротивлением проводимым мероприятиям советской власти, в том числе созданию комитетов бедноты и введению продразверстки. Так, с июля по ноябрь 1918 г. в стране было зарегистрировано 108 кулацких мятежей, которые происходили, в основном, в прифронтовой полосе, а всего за 1918 г. только в 20 губерниях Центральной России вспыхнуло 245 крупных антисоветских выступлений . Одной из причин роста политического бандитизма в центральных районах России в 1918– 1919 гг. авторы энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» считают перерастание Первой мировой войны в гражданскую, а также разруху, которые «породили значительное число деклассированных элементов, для которых участие в убийствах, грабежах и насилиях стало профессией» . На «профессионализм» бандитов, как отличительную черту политического бандитизма, указывают и авторы первого издания Большой Советской энциклопедии.[2]
Наибольший размах в 1919–1920 гг. бандитизм всех видов получил на Украине, где руководители банд для привлечения местного населения на свою сторону использовали демократические названия и лозунги. Как отметил председатель Совета Народных Комиссаров РСФСР В.И. Ленин, «на Украине каждая банда избирает кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой, и в каждом уезде – по банде» . Только в апреле 1919 г. здесь было зарегистрировано 93 бандитских выступления. В конце 1920 г. на Украине действовало более 50 тыс. бандитов, вооруженных винтовками, пулеметами и орудиями. [3]
Именно широкое распространение политического бандитизма на всей территории Советской России в конце Гражданской войны вызвало к жизни эффективную методику борьбы с ним, которая заключалась в объединении действий государственных, военных и правоохранительных структур не только в районах, охваченных этим явлением, но и в масштабах всей страны. Так, в январе 1921 г. была создана Центральная междуведомственная комиссия по борьбе с бандитизмом, в состав которой вошли представители ЦК РКП(б), Совета Труда и Обороны, Реввоенсовета Республики, ВЧК, ЧОН, НКПС и Главного командования РККА. Комиссия работала под непосредственным руководством ЦК РКП(б), Совета Народных Комиссаров и ВЦИК. Каждые три недели она должна была предоставлять Президиуму ВЦИК доклад о результатах своей деятельности. Начиная с 20 февраля 1921 г. руководство комиссией осуществлял заместитель председателя Реввоенсовета Республики Э.М. Склянский.[4]
Большое внимание уделялось и пропагандистской работе в бандах в целях разложения их изнутри. Так, в воззвании Полномочной комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии «Ко всем участникам бандитских шаек» говорилось: «Советская власть строго карает подстрекателей и вожаков бандитских шаек, но она милостива к трудовым крестьянам, втянутым по недоразумению или обману в это разбойное дело» . В воззвании разъяснялось, что в случае добровольной сдачи с оружием рядовые участники банд получат прощение и смогут вернуться к своим семьям, дезертиры будут посланы в воинские части для прохождения службы, а вожаки и подстрекатели преданы гласному суду без применения расстрела. Органами Полномочных комиссий ВЦИК на местах стали уездные (участковые) политические комиссии. Обычно границы боевых участков совпадали с уездами. Поэтому уездные политические комиссии координировали деятельность всех военных и гражданских органов на территории боевого участка. В состав уездной политической комиссии входили: начальник боевого участка, военный комиссар, секретарь уездного комитета РКП(б), председатель уездного исполкома, начальник политотдела, начальник особого отдела и председатель революционного трибунала. В ряде местностей (особенно это характерно для Северного Кавказа) вместо уездных (участковых) политических комиссий создавались районные и волостные революционные комитеты. В состав ревкомов входили представители комитетов РКП(б), исполкомов советов и командования Красной армии. Задачами ревкомов являлись:
1) сплочение сил рабочих и крестьян для борьбы с бандитизмом;
2) планомерное использование имеющихся вооруженных сил;
3) обеспечение безопасности гражданского населения;
4) охрана общественного имущества от расхищения;
5) поддержание бесперебойной работы железнодорожного и водного транспорта;
6) быстрейшее восстановление революционного порядка.
После разгрома десантов П.Г. Улагая на Кубани, переселения казачьих станиц и ликвидации восстания Н. Гоцинского численность банд на Северном Кавказе резко сократилась. Так, по данным штаба СКВО, в августе 1921 г. на территории округа действовало около 7000 бандитов.[5]
Активные действия государственных, военных и правоохранительных органов позволили кардинальным образом снизить численность банд в регионе. По данным разведывательного отдела штаба СКВО, в январе 1923 г. в округе была зарегистрирована 31 банда общей численностью 597 человек (в среднем – 19 человек в банде) , к началу 1924 г. – 24 банды общей численностью 300 человек (в среднем – 12 человек в банде), а к апрелю 1925 г. число активно действующих бандитов сократилось до 83 человек.
В связи с высадкой отрядов из состава войск генерала П.Н. Врангеля на Кубани и выступлением «Армии возрождения России» генерала П.П. Фостикова в тылу советских войск Северо-Кавказский военный округ был расформирован. Воинские части округа были переданы в состав созданного Кавказского фронта. На основании приказа Реввоенсовета Республики и Народного комиссариата внутренних дел от 6 сентября 1920 г. № 1735/328 войска Северо-Кавказского сектора войск ВОХР вошли в состав войск фронта . Десант генерал-лейтенанта П.Г. Улагая на Кубани вызвал серьезное беспокойство всего советского руководства, тем более что он стал причиной широких антисоветских выступлений среди казачьего населения Северного Кавказа. Уже 9 сентября 1920 г. В.И. Ленин телеграфировал в Реввоенсовет Кавказского фронта: «Быстрейшая и полная ликвидация всех банд и остатков белогвардейщины на Кавказе и Кубани – дело абсолютной государственной важности».
Некоторые положительные сдвиги в работе милиции в 1922-1923 гг. не означали, что власти удалось полностью взять под контроль развитие криминальной ситуации. Она оставалась устойчиво сложной в рамках всего рассматриваемого периода, переживая периоды периодического обострения.
В первую очередь здесь сказались сокращение численности милиции в результате реорганизаций 1922-1923 гг., а также ее поглощенность проблемами текущего администрирования и различного рода побочными занятиями. Несмотря на практически полную ликвидацию «политического» бандитизма, мир для населения так по настоящему и не наступил. Как обыватели, так и государственные структуры испытывали все «прелести» уголовного бандитизма, который по общему признанию не обнаруживал тенденции к снижению. В частности, с конца 1924 г. в регионе вновь «замечается быстрый рост бандитизма».[6]
Новый всплеск преступности отмечается в 1926 г. Так, 8 октября 1926 г. на общем кустовом собрании членов комъячейки «Рабпрос», милиции, исполкома и ГПУ в отчете о работе Горкома ВКП(б) за период апрель-октябрь указывалось: «В отношении хулиганства, нет достаточного внимания со стороны наших органов . все это необходимо учесть и решительно повести работу по борьбе с вооруженными ограблениями и хулиганством, и стремиться к изжитию тех пробелов, какие у нас имеются»[7].
Обращаясь к общеадминистративной стороне деятельности милиции на рассматриваемом этапе, следует сразу выделить такую характерную тенденцию ее развития, как постепенная, медленная, но все же ощутимая разгрузка от выполнения многочисленных «поручений» всевозможных ведомств. Уже постановление СНК от 3 апреля 1926 г. освободило милицию от некоторых обязанностей по содействию НКФ, НКЮ, НКВоенмору. Правда, оно в то же время признавало их право привлекать милицию в качестве инструмента принуждения при неподчинении своим требованиям . Наконец, в майском (1927 г.) циркуляре НКВД речь прямо пошла о перегруженности милиции выполнением «несвойственных» обязанностей .
Тем не менее, как и на предыдущем этапе, милиция выполняла массу заданий, проходивших по линии административных отделов местных исполкомов. В частности, Баталпашинский РИК Армавирского округа только пакетом постановлений от 7 июня 1926 г. поручал ей «воспрепятствовать перекупщикам скупать в базарные дни продукцию» (вместе с отделом внутренней торговли), учитывать переработку зерна и производительность на мельницах, составлять протоколы о потравах и порче посевов, лугов, насаждений и т.д.» .[8]
Традиционно большое место в повседневной работе милиции по-прежнему занимала борьба с пьянством. Впрочем, на наш взгляд, она утратила былую остроту, масштабность мощных единовременных кампаний. Это вовсе не значит, что снизилась активность в выявлении незаконного производства виноматериалов. Напротив, статистика показывает заметный рост числа выявленных нарушителей. Однако, по большому счету, борьба с самогоноварением уже превратилась в повседневную рутинную работу, причем зачастую недооценивавшуюся непосредственными исполнителями настолько, что в планах работы милиции даже появлялись «недостаточно реальные предположения» о возможности в течение полугодия «ликвидировать араковарение на все сто процентов».[9]
Об определенной упорядоченности организации деятельности милиции свидетельствуют анализы криминогенной обстановки на местах, которые стали носить более системный характер (вспомним, что, например, в 1920-1921 гг. в отчетах о работе милиции царил хаос). Для примера можно привести фрагмент отчета административного отдела Краснодарского райисполкома за июль-декабрь 1926 г.: «Уголовный стол. Особо выдающихся преступлений вызывающих применение сложных и особых способов раскрытия не было». А несколько позже (31 марта 1927 г.) на заседании президиума Краснодарского райисполкома была дана следующая оценка деятельности милиции: «Слушали: о состоянии и работе Раймилиции. Постановили: 1) Состояние Райми- лиции признать удовлетворительным и проделанную ею работу энергичной и интенсивной, следствием которой явилось понижение преступности...3) Недочетами в работе считать: в) увеличение случаев преступности среди работников милиции (привлечение 5 милиционеров по ст.ст. УК)» [10].
Эти документы не следует расценивать как устоявшееся и удовлетворяющее общество и государство состояние милицейских органов - дело в том, что реальная жизнь всегда сопровождалась многочисленными нарушениями законности, и не всегда милиции удавалось должным образом держать ситуацию под контролем.
В этом смысле менялась и оценка деятельности милиции. Так, в том же Краснодарском районе через год звучали иные формулировки. Например, в приказе № 260 от 2 ноября 1928 г. начальника милиции отмечалось: «Обращаю внимание, что многие старшие учмилиционеры, получая копию приказа о результатах обследования милицейских участков, никаких мер не принимают к устранению у себя аналогичных недочетов, вместе с тем почти во всех участках недочеты в работе имеются одни и те же» [11]
Тем не менее с 1927 г. в регионе определенно наметился перелом к лучшему. На наш взгляд, он состоял в общем повышении внимания к вопросам функционирования органов внутренних дел, позволившем в итоге добиться определенных позитивных результатов. Некоторый рост штатов сотрудников и их заработной платы, упорядоченный подбор кадров, повышенное внимание к борьбе с различными негативными явлениями, применение строгих мер дисциплинарного воздействия в конечном счете позволили улучшить работу милиции и угро. В их практической деятельности отмечен ряд очевидных свидетельств оптимизации ее общей организации.
Однако в конце исследуемого периода (1928 г.) на фоне свертывания нэпа советское государство стало резко усиливать уголовные репрессии, в частности в кампаниях хлебозаготовок. Такой подход вызвал всплеск посягательств на ответственных советских, партийных работников и чиновников различных государственных органов и учреждений, а также на активистов. Соответственно были изменены приоритеты в деятельности правоохранительных органов, в том числе милиции. Так, в приказе начальника Северо-Кавказской краевой милиции от 8 декабря 1928 г. сообщалось: «Данные с мест сообщения местной и краевой печати указывают, что за последнее время в Крае и особенно в сельских местностях, необычайно усилились случаи насилия и убийств должностных, советских, партийных и общественных работников».
Использование милиции в целях реализации масштабных программ политических репрессий с 1928-1929 гг. существенно изменило характер ее деятельности, открыв новый этап в ее истории.
Таким образом, бандитизм, получивший широкое распространение в 1920–1930-е гг. XX в. на территории ряда регионов Советского Союза, вызвал к жизни целую систему борьбы с ним, включавшую в себя согласованные действия государственных, военных и правоохранительных органов. Главным достижением Советского государства по борьбе с бандитизмом стало то, что к началу Великой Отечественной войны он был практически ликвидирован на всей территории СССР. Проведенный в ходе исследования анализ показал, что значительное место в борьбе с бандитизмом в 1920–1930-е гг. занимала деятельность органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД, которая в отечественной историографии не получила должного освещения. Именно в этот период органы государственной безопасности, правоохранительные органы и войска ВЧК – ОГПУ – НКВД приобрели опыт действий в борьбе с внутренним противником, который впоследствии получил дальнейшее развитие в годы Великой Отечественной войны, в условиях борьбы с националистическим подпольем, а также в современной российской истории.[12]
Всестороннее изучение деятельности органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД по борьбе с бандитизмом на территории Северо-Кавказского региона в 1920 – начале 1941 г. в настоящее время имеет большое историческое и практическое значение. Опасность терроризма, который сейчас превратился в общемировую проблему, требует всестороннего и полного осмысления предшествующего опыта борьбы с этим явлением.
Результаты комплексного анализа деятельности органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД по борьбе с бандитизмом на территории Северного Кавказа в 1920–1930-е гг. позволили исследовать деятельность государственных, военных и правоохранительных органов по созданию системы борьбы с бандитизмом, раскрыть роль и место органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД в ней, а также выявить особенности боевого применения войск в чекистско-войсковых операциях против банд.[13]
Список литературы
- Указ Президента Российской Федерации от 31 декабря 2015 г. № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_191669/
- Архивный фонд №1 Центра документации новейшей истории Краснодарского края
- Половецкий С.Д., Ченцов А.С. Деятельность органов и войск ВЧК – ОГПУ – НКВД СССР по борьбе с бандитизмом на Северном Кавказе (1920 – июнь 1941 г.) [Электронный ресурс]: монография. – СПб.: Наукоемкие технологии, 2020. – 148 с.
- Платов А. Ликвидация массового бандитизма на Кубани в 1920–1924 гг. // Без грифа «секретно». Из истории органов безопасности на Кубани: очерки, ст., док. повести. - Краснодар: Диапазон-В, 2008. - 664 с.: ил.
- Без грифа «Секретно». Из истории органов безопасности на Кубани: очерки, ст., док. повести. - Краснодар: Совет. Кубань, 2005. - 648 с.: ил.
- История внутренних войск: в 5 т. Т. 2 (1917–1941 гг.). М., 2013. 528 с
- Кратова Н.В. Повстанческое движение в Северо-Западной части Кавказа и Предкавказья: 1920–1922 гг.: Дисс. … на соиск. канд. ист. наук. Ростов-н/Д, 2004.
- Купикова Е. Повстанческое движение на Северном Кавказе в 1920-1925 годах: Документальные публикации и новейшая отечественная историография // Отечественная история. - 2004. - № 2
- Савенко Г.П. Терроризм на Северном Кавказе: исторические предпосылки и региональная специфика: автореф. дис. … канд. ист. наук. Ставрополь, 2008. 32 стр.
- Соколов А.Ю. Бывшие линейные станицы Кавказского и Екатеринодарского отделов ККВ в период 1918-1936 гг.: красный и белый террор, движение бело-зелёных, коллективизация, раскулачивание, голод – как это было (архивные данные). М., 2021.
- Марченко С.А. Организационно-правовые основы деятельности частей особого назначения (ЧОН) и специфика их функционирования на Кубани. 2013
- Узденова С.Б. Развитие деятельности органов госбезопасности Верхней Кубани (1920-е годы) // Наука XXI века: вопросы, гипотезы, ответы. 2013. № 1.
- Черкасов А.А. Гражданская война на Кубани и Черноморье (1917– 1922 гг.): «третья сила» в социально-политическом противостоянии: автореф. дис. … д-ра ист. наук. Ставрополь, 2007. 56 стр.
- Яблонский И.В. Части особого назначения в Кубано-Черноморской области: 1920–1924 гг.: Дисс. … на соиск. канд. ист. наук. Краснодар, 2005.