РЕАЛИЗАЦИЯ ФУНКЦИЙ ОБВИНЕНИЯ НА СТАДИИ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ

Полномочия стороны обвинения на стадии предварительного расследования традиционно являются одним из наиболее дискуссионных вопросов уголовного процесса. Вся история становления отечественного уголовно-процессуального законодательства демонстрирует постоянные изменения в организации досудебного производства и в подходах к реализации функций участников. Однако далеко не все эти трансформации привели к повышению качества расследования и укреплению гарантий прав участников процесса. Современная модель, закреплённая в УПК РФ, по мнению многих исследователей, остаётся противоречивой и в значительной мере формальной.

Особую критику вызывает институт предъявления обвинения, тесно связанный с реализацией функции обвинения. Законодатель, введя в уголовно-процессуальный закон понятийный аппарат, раскрывающий статус обвиняемого и порядок предъявления обвинения, не определил в полной мере их функциональную основу. Как отмечает Б.Я. Гаврилов, в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. не существовало ни процессуальной фигуры обвиняемого, ни института предъявления обвинения. Эта конструкция была введена позднее, главным образом для того, чтобы допустить защитника к участию в деле. В дальнейшем институт предъявления обвинения закрепился в отечественном законодательстве, однако его процессуальная природа и практическая эффективность по-прежнему остаются дискуссионными.

Современное уголовно-процессуальное законодательство связывает качественное изменение реализации функции обвинения именно с моментом предъявления обвинения. Однако при этом законодатель не раскрыл сущности данной процессуальной процедуры и не дал ей полноценной правовой оценки. В литературе отмечается, что обвинение, в соответствии с ч. 1 ст. 20 УПК РФ, рассматривается как одна из форм уголовного преследования. При этом отсутствует чёткое законодательное разграничение понятий «обвинение» и «уголовное преследование». В.М. Савицкий и М.Ш. Маргиева утверждают, что уголовное преследование и есть непосредственная реализация функции обвинения. Это толкование позволяет шире взглянуть на роль органов предварительного расследования и их процессуальные полномочия.

Проблема заключается в том, что действующая модель предъявления обвинения, возможно, первоначально действительно способствовала реализации функции обвинения и обеспечивала процессуальные гарантии обвиняемого. Однако последующие законодательные изменения снизили эффективность данного института. В частности, ограничение реального содержания предъявления обвинения привело к тому, что сама процедура стала во многом символической и утратила своё изначальное значение как средства защиты прав личности.

В современной науке высказывается мнение о том, что функция обвинения в предварительном следствии практически не влияет на положение и правовой статус лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование. По сути, статус обвиняемого формируется не в момент предъявления обвинения, а на основании фактических действий органов расследования и мер процессуального принуждения. Это приводит к выводу о необходимости пересмотра процессуального механизма реализации функции обвинения. Б.Я. Гаврилов и Л.В. Головко предлагают разграничить полномочия следователя и прокурора: освободить следователя от функций, связанных с поддержанием обвинения, сосредоточив его деятельность исключительно на объективном и беспристрастном расследовании, тогда как функции обвинения на завершающем этапе предварительного расследования должны быть закреплены за прокурором.

Интересным является опыт дознания, где институт предъявления обвинения отсутствует, но это не препятствует привлечению виновного лица к уголовной ответственности. Такой пример свидетельствует о том, что реализация функции обвинения может быть обеспечена и без формального института предъявления обвинения, при условии наличия иных процессуальных гарантий. В этом контексте всё большее число исследователей высказывается за трансформацию существующей модели в сторону её упрощения и концентрации процессуальных полномочий в руках прокурора как представителя стороны обвинения.

Современное понимание полномочий стороны обвинения на стадии предварительного расследования невозможно без анализа исторического контекста. Уже дореволюционные исследователи указывали, что процессуальная роль обвинения в российском уголовном процессе изначально формировалась в тесной связи с задачей защиты интересов государства. Так, дореформенная система до 1864 года предполагала жёсткую зависимость обвинительной власти от административных органов, что исключало самостоятельность процессуальных функций и не обеспечивало права личности. Лишь судебная реформа Александра II заложила основы состязательности, однако сама идея «обвиняемого» как полноценной процессуальной фигуры формировалась постепенно и не имела чёткой доктринальной проработки.

В советский период обвинительная функция приобрела явно выраженный приоритет. Прокурор рассматривался как «глава» уголовного преследования, а следователь был фактически встроен в систему органов прокуратуры. Такая конструкция, по мнению Ю.К. Орлова и других процессуалистов второй половины XX века, предопределила доминирование обвинительной направленности расследования, когда функция защиты воспринималась лишь как сопутствующая и ограниченная. УПК РСФСР 1960 года закрепил усиленную роль прокурора, оставив за ним право не только надзирать, но и напрямую вмешиваться в следствие, что объективно подрывало принцип независимости следователя и приводило к обвинительному уклону.

Принятие УПК РФ 2001 года знаменовало собой попытку переосмыслить полномочия стороны обвинения. Законодатель провёл разграничение функций: часть полномочий по процессуальному руководству была передана руководителям следственных органов, прокурор сохранил ключевые рычаги утверждения обвинительного заключения и надзора за законностью. Тем не менее, как отмечает А.В. Смирнов, реформа не устранила внутренние противоречия: прокурор по-прежнему совмещает две несопоставимые роли — представителя стороны обвинения и гаранта законности. В этом проявляется «двойственность» обвинительной функции, когда прокурор одновременно заинтересован в поддержании обвинения и обязан контролировать его законность.

Современные дискуссии касаются и вопроса о содержании самого понятия «обвинение» на стадии предварительного расследования. Одни авторы рассматривают обвинение исключительно как процессуальное положение, связанное с предъявлением обвинения и формулировкой инкриминируемого деяния. Другие, например, В.П. Божьев и С.А. Ходжалиев указывают, что обвинение должно пониматься шире — как совокупность действий органов предварительного расследования и прокурора, направленных на доказательство виновности лица. Такое различие в подходах порождает неопределённость, которая отражается и в правоприменении.

Особое значение имеет проблема статуса следователя как субъекта обвинения. В науке высказывается мнение, что следователь, по своей природе, должен выполнять прежде всего функцию расследования, обеспечивая объективное собирание доказательств как обвинительного, так и оправдательного характера. Однако на практике его деятельность в большей степени ориентирована на формирование обвинительного вывода. Это связано как с ведомственной системой отчётности, так и с институциональной зависимостью следствия от прокуратуры. Ряд исследователей (в частности, Н.А. Колоколов) подчеркивают, что при действующей модели следователь вынужден выполнять одновременно и задачи объективного расследования, и задачи обвинительного преследования, что влечёт за собой внутренний конфликт процессуальной роли.

Интересным является вопрос о соотношении полномочий прокурора и следователя в момент окончания предварительного расследования. В действующем законодательстве именно прокурор утверждает обвинительное заключение, тем самым фактически санкционируя переход дела в суд. Однако в литературе указывается, что прокурор при этом не всегда обладает полнотой информации о ходе расследования, поскольку получает дело уже в завершённом виде. Это снижает эффективность надзора и одновременно делает прокурора формальным участником на стадии, когда ключевая роль уже сыграна следствием. В связи с этим всё чаще предлагается перераспределить полномочия: придать прокурору более активную роль в руководстве обвинением с самого начала расследования, а следователя сосредоточить на выполнении функций объективного исследования фактов.

Следует учитывать и современные тенденции в развитии уголовно-процессуального законодательства. За последние годы были приняты поправки, касающиеся уведомления о подозрении, например, Федеральный закон № 90-ФЗ от 6 июня 2007 г. «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации», а также досудебного соглашения о сотрудничестве (глава 40.1 УПК РФ). Эти институты существенно изменили содержание функции обвинения. Уведомление о подозрении фактически стало «предварительным предъявлением обвинения», закрепляя процессуальный статус лица ещё до официального обвинения. Досудебное соглашение о сотрудничестве, по мнению А.Ю. Зимарина, создало новый формат реализации обвинительной функции, при котором государство фактически договаривается с обвиняемым о характере обвинения и мере наказания. Эти изменения расширяют инструментарий стороны обвинения, но вместе с тем вызывают вопросы о справедливости и равновесии процессуальных возможностей сторон.

Важным направлением обсуждений является также проблема ведомственной заинтересованности органов следствия. Практика показывает, что эффективность реализации обвинительной функции часто зависит не столько от качества доказательственной базы, сколько от установок и приоритетов ведомства. Это проявляется, например, в статистическом давлении на следователей и прокуроров, когда основным показателем эффективности становится количество направленных в суд дел, а не качество расследования или соблюдение прав личности. Таким образом, реализация функции обвинения оказывается тесно связана с бюрократическими механизмами, что снижает её процессуальную ценность и деформирует изначальную логику уголовного процесса.

Научные дискуссии о полномочиях стороны обвинения не теряют актуальности и в свете тенденций к цифровизации уголовного процесса. Введение электронных уголовных дел, систем автоматизированного документооборота и цифровых технологий в следственной практике меняет и характер реализации обвинительной функции. Как отмечает С.В. Бородин, цифровизация повышает прозрачность действий органов расследования, но одновременно усиливает их контроль за информационными потоками, ограничивая возможности защиты в получении и использовании материалов. Это свидетельствует о том, что даже современные технологические изменения оказывают влияние на баланс полномочий сторон и требуют дополнительной правовой регламентации.

Таким образом, обсуждение полномочий стороны обвинения на стадии предварительного расследования тесно связано с более широкой проблемой эффективности института предъявления обвинения и его места в системе уголовного процесса. Научные дискуссии, отражённые в трудах Б.Я. Гаврилова, В.М. Савицкого, С.А. Шейфера и других авторов, показывают необходимость дальнейшего осмысления и законодательной модернизации этого института в целях повышения качества досудебного производства и обеспечения реального баланса между сторонами.