ПРАВОВАЯ ПРИРОДА ПРЕДДОГОВОРНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Актуальность темы:

Как уже было сказано, теория culpa in contrahendo зародилась в Германии. В частности, ее родоначальником является немецким юрист Рудольф Иеринг. В работе 1861 г. «Culpa in contrahendo, или Возмещение убытков при недействительности договоров»[8] он не только подробно описывает явно несправедливые случаи, урегулировать которые пандектная система не в состоянии, но и впервые предлагает возможное решение этой проблемы, по сути, как увидим немного позже, не толкуя реципированные положения римского права, а выводя новое правило. Вопросы culpa in contrahendo поднимаются в работах и других немецких юристов второй половины XIX – начала XX вв. (Ф. Моммзен, О. Бэр, Й. Унгер, А. Тон, Ф. Ейзеле, А. Кёппен, Г. Дернбург, Б. Виндшейд и др.).

Существенный вклад в развитие теории преддоговорной ответственности внесли юристы Германии XX в. (Ф. Леонгард, Ф. Регельсбергер, Г. Зибер, А. Тур, Г. Штолль, Г. Гаупт, Г. Дёлле, К. Баллерштедт, К. Ларенц и др.), продолжив и завершив процесс теоретического обоснования culpa in contrahendo.

Из дореволюционных авторов, которые выступали за то, что на стадии переговоров может иметь место ответственность, были В. И. Синайский и И. А. Покровский. Хотя, повторимся, при переходе к советской системе перспективы развития института преддоговорной ответственности сошли на нет, но это вовсе не означает, что не было авторов-цивилистов, в работах которых тем или иным образом затрагивается эта проблема. В частности, о возмещении контрагенту убытков за недобросовестное поведение на стадии переговоров в связи с понесенными им расходами на заключение договора писали С. И. Вильнянский, Ф. И. Гавзе, И. Б. Новицкий.

Начиная с 1990-х гг. интерес к проблеме преддоговорной ответственности постепенно возрастает. В 1991 году выходит работа Комарова А. С. «Ответственность в коммерческом обороте», глава III которой посвящена преддоговорным отношениям и взаимной ответственности партнеров не только, вернее даже не столько в СССР, сколько в зарубежных странах. Аналогична работа Кучер. А. Н. «Теория и практика преддоговорного этапа: юридический аспект» от 2005 года.

Однако стоит признать, что научные работы, в которых ответственность за недобросовестное ведение переговоров составляет лишь небольшую часть предмета исследования, были недостаточными для существенного продвижения в разработке отечественной теории culpa in contrahendo. К сожалению, в настоящее время создан всего один фундаментальный труд, специально посвященный проблеме преддоговорной ответственности как в России, так и в зарубежных странах. Эта диссертация «Преддоговорная ответственность в гражданском праве (culpa in contrahendo)» была написана К. В. Гницевичем в 2008 году. Влияние последней переоценить трудно, поскольку сформулированные автором возможные положения универсальной статьи (напомним о том, что она была введена спустя 7 лет после выхода диссертации) были, грубо говоря, скопированы законодателем и включены в ныне существующую ст. 434.1 ГК РФ.

Из изложенного выше мы можем заключить, что, к сожалению, степень разработанности выбранной темы является крайне низкой. Правда, надежду вселяет то, что с введением ст. 434.1 ГК РФ и разъяснений ее положений Пленумом Верховного Суда РФ преддоговорная ответственность все чаще и чаще становится предметом хотя и не фундаментальных, но заслуживающих внимания работ. Это, например, работы Рудокваса А. Д. «Нарушение обязанностей информирования: преддоговорная ответственность, заверения и гарантии возмещения потерь. Комментарий к п. 21 Постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств"»; «Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307 - 453 Гражданского кодекса Российской Федерации», ответственным редактором которого является А. Г. Карапетов; научные статьи (Аюшеева И. З., Данилова Е. С. и др.).

Цель исследования:

Автор данной работы ставит своей целью осветить историю разработки преддоговорной ответственности и современное состояние данного института как в немецком, так и в российском гражданском праве. Выполнению настоящей цели будет сопутствовать ряд задач:

1) Анализ работы родоначальника теории culpa in contrahendo Р. Иеринга и реакции германской правовой мысли на его идеи;

2) Исследование положений преддоговорной ответственности, закрепленных в Германском гражданском уложении 1896 года[9] (далее – BGB) в как старой, так и новой редакциях[10];

3) Изучение исключительных случаев ответственности за недобросовестное ведение переговоров в ГК РСФСР 1922 года и ГК РСФСР 1964 года и работах советских юристов;

4) Рассмотрение теоретических и практических вопросов преддоговорной ответственности в российском гражданском праве.

3. Основания и условия преддоговорной ответственности в соответствии с действующим гражданским законодательством:

Согласно п. 2 ст. 434.1 ГК РФ основанием привлечения к преддоговорной ответственности является недобросовестное поведение. Неправомерность не может быть претендентом на эту роль, поскольку, повторимся, абзац 1 п. 19 Постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 устанавливает приоритет положений ст. 434.1 ГК РФ, а не главы 59.

В этом же пункте 2 ст. 434.1 ГК РФ даются примеры недобросовестного поведения на стадии переговоров:

1. вступление в переговоры о заключении договора или их продолжение при отсутствии намерения достичь соглашения с другой стороной;
2. предоставление стороне неполной или недостоверной информации, в том числе умолчание об обстоятельствах, которые в силу характера договора должны быть доведены до сведения другой стороны;
3. внезапное и неоправданное прекращение переговоров о заключении договора при таких обстоятельствах, при которых другая сторона переговоров не могла разумно этого ожидать.

При этом, когда имеют место два последних случая, устанавливается презумпция недобросовестного поведения, в связи с чем бремя доказывания оправданности непредоставления необходимой информации другой стороне или выхода из переговоров перекладывается с потерпевшей стороны на его контрагента.

Второй приведенный пример взывает к необходимости отграничения сфер действия ст. ст. 434.1, 431.2 и 406.1 ГК РФ.

Начнем с соотношения ст. ст. 434.1, устанавливающую принцип преддоговорной ответственности, и 431.2 ГК РФ, предусматривающую обязанность возместить убытки другой стороне договора в случае недостоверности заверений об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора. Во-первых, в литературе предлагается применять первую из названных статей тогда, когда в результате переговоров договор либо вообще не будет заключен, либо будет заключен недействительный договор, в то время как для применения второй статьи нужен действительный договор. Решение может показаться странным, если учитывать положение п. 7 ст. 434.1 ГК РФ: «правила настоящей статьи применяются независимо от того, был ли заключен сторонами договор по результатам переговоров». Однако же не лишено справедливости то мнение, что данный пункт является «мертвым» (не использующимся), поскольку Пленум Верховного Суда РФ в называемом выше Постановлении, вводя в российское гражданское право неизвестную ему ранее модель позитивного и негативного интересов для определения убытков, ограничивает их размер негативным интересом (абзац 2 п. 20 Постановления), а следовательно, вести речь о независимости того, был ли заключен договор и является ли он действительным (п. 7 ст. 434.1 ГК РФ), невозможно. Недопустимое противоречие все же предоставляет основание для первой линии разграничения сфер действия ст. ст. 434.1 и 431.2 ГК РФ[11].

Во-вторых, ст. 434.1 ограничена стадией переговоров, в то время как положения ст. 431.2 ГК РФ могут применяться и после того, как договор был заключен. Наконец, в-третьих, за недостоверность сделанных заверений, имеющих значение для переговоров, лицо может отвечать и при отсутствии вины (п. 4 ст. 431.2 ГК РФ)[12].

Вторые две линии разграничения вполне подходят и для установления соотношения ст. ст. 434.1 и 406.1 ГК РФ. Что же касается различий между ст. ст. 431.2 и 406.1 ГК РФ, то это выходит за рамки предмета настоящего исследования.

Далее возникает вопрос, нужно ли говорить о вине, когда используется категория «недобросовестность». Карапетов А. Г[13]. пишет, что сложно представить такие ситуации, при которых лицо могло бы быть недобросовестным и невиновным одновременно. С ним соглашается Сарбаш С. В[14]. Такое рассуждение наталкивает нас на несколько вопросов… Может ли что-то оправдать лица, не учитывающего интересы другой стороны? А если что-то оправдывает его, то не будет ли в таком случае лицо действовать добросовестно? Иными словами, связан ли мотив отказа с доброй совестью таким образом, что оправданность первого автоматически переводит недобросовестное поведение в добросовестное?

В абзаце 2 п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда от 24.03.2016 № 7 говорится о том, что немотивированное прекращение переговоров не свидетельствует о недобросовестном поведении, т. е., по сути, Пленум разбивает связь между безмотивностью и добросовестностью, а следовательно, как нужно полагать, и обратно точно то же: мотивированность прекращения не будет означать добросовестности поведения. Видимо, Пленум руководствовался следующей логикой: оправданность мотива отказа еще не означает, что лицо не понимает и не учитывает интересы своего контрагента, поскольку первый попросту действует по принципу «никто не обязан любить других больше, чем самого себя». Однако в рассматриваемых нами случаях категория «добросовестность» (и обратная ей «недобросовестность») является объективным критерием определения нравственности поведения субъекта гражданского правоотношения. Поэтому, понимало ли и учитывало ли на ментальном уровне лицо интересы контрагента, не имеет значение: если деятельно оно это не докажет, то в любом случае будет действовать недобросовестно.

Таким образом, на данный момент более обосновано, на наш взгляд, мнение, что при категориях «добросовестность» и «недобросовестность» лишено смысла определять в качестве условия вину контрагента для возмещения убытков.

К слову, само наступление убытков не может рассматриваться как условие для привлечения к преддоговорной ответственности, поскольку, по смыслу абзаца 1 п. 3 ст. 434.1 ГК РФ, оно является ее следствием.

4. Вывод:

Подытожим. Как мы увидели, немецкая доктрина culpa in contrahendo имеет достаточно богатую историю: впервые обоснованная германским юристом-пандектистом Р. Иерингом в 1861 г., как общий принцип она сначала была признана судебной практикой и затем как таковая же закреплена на законодательном уровне в результате «большого решения» – масштабной реформы обязательственного права от 2001 г.

Это и отсутствие принципа генерального деликта отражается на сегодняшней степени разработанности теории преддоговорной ответственности в Германии. В частности, Германское гражданское уложение недвусмысленно определяет ее договорный характер, что в то же время устраняет многие проблемы с выяснением основания и условий привлечения к ответственности, размера убытков.

Почти противоположную ситуацию мы видим в истории отечественной преддоговорной ответственности: лишь сначала XX в. раздавались голоса о необходимости правового урегулирования стадии переговоров, с приходом к власти большевиком имущественный оборот не требовал тщательной разработки данного вопроса, и только с развалом СССР и переходом России к рыночному укладу дается толчок развитию преддоговорной ответственности – с одной стороны. С другой стороны, исторически российскому гражданскому праву присущ принцип генерального деликта. Это вполне закономерно приводит почти к противоположному состоянию доктрины culpa in contrahendo: при большей или меньшей обоснованности тех или иных подходов к определению сущности отечественной преддоговорной ответственности нельзя сделать однозначный вывод о ее правовой природе; отсюда и проистекают трудность в определении оснований и условий, а также в определении размера подлежащих возмещению убытков.

Предположим, что российскому принципу culpa in contrahendo предстоит пройти еще немало лет до «триумфального шествия».