Сквозные мотивы и образы книг стихов Н. Гумилева «Путь конквистадоров», «Романтические цветы», «Жемчуга», «Колчан», «Костер»

Книги стихов Н. Гумилева стали знаковым явлением в поэзии Серебряного века. Насыщенная образность, многогранный образ лирического героя и сложная метафорика привлекают литературоведов и критиков. Своеобразный творческий портрет автора представляет книга стихов. М.Н. Дарвин полагал, что книга стихов с точки зрения цикловедения – самая большая форма циклизации и самая неизученная [1; 214]. Находясь в замкнутой системе книги, отдельное стихотворение может быть как закрытой структурой со своей внутренней композицией и объединяющей идеей, так и открытой. В последнем случае идею каждого отдельного стихотворного произведения нужно искать в более широком контексте, который складывается не только  из самого произведения, и из его «окружения». Рассмотрим структуру и замысел отдельных книг стихов.

Вселенная первой книги Н. Гумилева «Путь конквистадоров» (1905) окрашена в нежно-голубые оттенки -  «пленительная лазурь» небес, «звезда», «лилея голубая», романтическая мечта. Аллегорический образ звезды перекликается с образом девушки: это может быть возлюбленная героя, «красивый женский труп», «юная дриада», «дева луны» или девушка, к которой «с далеких гор» спускается «странник дивный». В стихотворении «Греза ночная и темная» героя книги  интересуют образы ирландской мифологии. «Могучие и гневные» персонажи завораживают лирического героя и помогают ему отвлечься «от мыслей и слов повседневных».

Как отдельные стихи, так и книги Гумилева следуют друг за другом по принципу цепной связи. Сборники «Путь конквистадоров» и «Романтические цветы» (1908, 1918) замкнуты друг на друге. Вторая книга поэта открывается переосмысленным «Конквистадором в панцире железном». Именно этого персонажа мы представляем скачущим «по высям сознанья» на пяти конях Люцифера. Далее он вновь и вновь будет появляться в образе Дьявола.

Перемещения героя в этом стихотворении скорее вертикальные – восхождение к Деве Луны и нисхождение в ад. Пространство книги задваивается, по законам все того же романтического двоемирия герой уходит в мир грез, где обитают сказочные и мифологические персонажи. В реальном мире поэта интересует все самое острое и «леденящее кровь». Герои  оказываются в исключительных обстоятельствах, которые доводят читателя до высшего нервного напряжения, а развязки нет…

«— Мама, мама! — Но у мамы гости,

В кухне хохот няни Василисы,

И горят от радости и злости,

Словно уголечки, глазки крысы» [2]

Образ испуганной малютки перекликается с образами финала следующего  стихотворения «Рассвет»:

«Мы дрожим, как маленькие дети,

Нас пугают времени налеты…» [2]

Лунная девушка с «неверным оттенком разбросанных кос» в свою очередь рифмуется с девушкой-смертью «нежной, бледной в пепельной одежде», с которой герой готов встретиться в раю. Загадочный образ «лун», которые бродят под руку с драконами, встречается в стихотворении «Маскарад».

В книге «Романтические цветы» очень много неба. Ночь превращается в медведицу, рассвет – в змея, а затем в павлина, также в небесах живут таинственные мифологические существа, зодиакальные созвездия и прекрасные девушки. Тот факт, что герой все еще остается конквистадором, автор подчеркивает в стихотворении «После победы». Однако мажорную тональность маскарадов и побед меняет стихотворение «Выбор»:

           «Но молчи: несравненное право —

Самому выбирать свою смерть…» [2]

Словно продолжением историй «созидающего», «разрушающего» и «ушедшего» становится моряк, который также не выбирал свою смерть.

Царица-ребенок в стихотворении с говорящим названием «Отказ» прерывает эту цепочку, отказываясь плыть на дельфинах к «бирюзовым владеньям влюбленного принца». Птица из этого же стихотворения словно «перелетает» в соседнее – «Воспоминание».

Важно, что несмотря на «романтическое» название второй книги стихов, двоемирие Гумилева не столько романтическое, сколько философское. Йенские романтики делили мир на две части - мир, одухотворенный, мир мечты, и мир материальный. Они предполагали, что с идеалом можно соединиться лишь в потустороннем мире. У Гумилева прием чередования «миров» имитирует спутанное сознание, подчеркивает сцепление параллельно существующих миров, формирует даже не двоемирие, а  многомирие, показывает параллельное существование разных сфер или форм бытия, между которыми существуют определенные связи.

В книге «Жемчуга» (1910, 1918) онтологические вопросы также поднимаются в многочисленных стихотворениях-аллегориях. Гумилев остается верен своему неподражаемому колориту и заключает идеи в образы зверей и птиц. Его орел не просто красив сам по себе как жираф из «Романтических цветов», но и  несет в своем движении ввысь особые смыслы:

«Орёл летел все выше и вперед

К Престолу Сил сквозь звездные преддверья…» [2]

Орел стремится достичь великолепного солнца, подобно древнегреческому Икару. И чем ближе он приближается к заветной цели, тем ближе смерть. Гумилев переосмысливает известный мифологический сюжет. Его персонаж и после смерти продолжает движения, возможно, он превратился в спутник какой-нибудь неизведанной планеты. Он достиг своей цели, хотя и немного не так, как представлял ее ранее.

Ощущение единого текста подчеркивает вопросно-ответное единство, которое появляется между двумя рядом расположенными стихотворениями:

«Но почему мы клонимся без сил (…)

Когда случайно чья-нибудь рука

Две жердочки, две травки, два древка

Соединит на миг крестообразно?» [2]

Ответ на этот вопрос дается в ближайших стихотворениях, где падшая человеческая природа аллегорически описывается в виде злобного камня или одержимого «чудовищным горем» всадника. Поединок героя с темным неизвестным началом уже в другом ракурсе представлен в следующем стихотворении, которое предсказуемо носит название «Поединок». Здесь лирический герой сражается с девой-воином, в белых шелках и гибкой как сталью. Дева выходит победителем из этой схватки, но исход сражения необычен:

           «…За то, что я тебя убила,

Твоей я стану навсегда» [2]

Это своего рода синтез несоединимого, когда два несуществующих вместе явления парадоксально соединяются. Таким образом сливаются вместе  действия и противодействия,  два контрастных состояния: «гибкость стали» и «гранит».

Невозможность синтеза полярных состояний приводит к трагедии. Об этом рассказывает стихотворение «Портрет мужчины»:

«Он может улыбаться и смеяться,

Но плакать… плакать больше он не может» [2]

Стихотворение «Пожар» написано энергичным хореем, ритм которого постепенно нарастает, имитируя дикий бег в страшном круге, где Дьявол щелкает бичом. Как и другие ключевые стихотворения цикла, «Пожар» поднимает философскую проблематику. Среди всего многообразия растительного и животного мира первым гибнет именно человек.

Словно опомнившись, лирический герой «Жемчугов» из мира экзотики и фантастических сражений перемещается в библиотеку. И становится понятно, что все перипетии существуют именно на страницах книг. Забытый среди пьянящей библиотечной пыли цветок «в процессе древнем Жиль де Реца» будит воображение и рисует целую историю любви и преступления. Герой – неумолимый, как время, чтец. Его интересуют тайны и убийцы, а не онтологические вопросы.

Лейтмотив пути объединяет все книги поэта. Стихотворение с говорящим названием «В пути» повествует о лежащем на дороге острохребетном драконе – смерти. Сквозным образом всех книг стихов является конквистадор. В «Жемчугах» это весьма постаревший воин. Его мудрость и самодостаточность позволяют не просто смело взглянуть в глаза смерти, но и поиграть с ней.

Книга стихов «Колчан» (1916) разительно отличается своими «внутритекстовыми нитями». Ее лейтмотив – священная война во имя высокой цели защиты отечества. Силы воинам дает сам Господь:

«Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но все в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога» [2]

Все в мире «Колчана» создано Богом, который небогато и просто «разубрал небеса». Среди персонажей этой книги появляется одинокая человеческая душа. У нее много потребностей, она имеет возможность заглянуть в любой уголок мира и понаблюдать за людьми. А измученное тело, отягощенное бренностью земных забот, вынуждено скитаться следом. Интересно, что новая тональность лирики Гумилева подчеркивается сквозным образом пчел-тружениц:

«И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко-красный мед…» [2]

В книге появляется образ  поля, полного «гудящих грозно бомб», словно мощных насекомых. Пули и бомбы не несут в себе разрушительного начала. Это трудолюбивые исполнители мудрой воли Всевышнего.

География книги впечатляет: от Италии, где причудливо переплетаются Венеция, Рим, Пиза и другие города, до старых российских усадеб, где правит суровая волшебница Русь.

Особая система образов и мотивом задается в сборнике «Костер» (1918). Философскую тональность приобретают все используемые природные образы. Деревья – это «Моисеи посреди дубов и Марии между пальм». Во втором стихотворении сборника, наоборот, от черт человеческого лица Гумилев уходит в райский сад. Эта неожиданная трактовка иконописи дает творческую переработку философских мотивов. В чертах суровых скандинавских лиц герой также пытается разглядеть природные явления с онтологическим подтекстом:

«И дивны эти неземные лица,

Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад,

С чьих щек, изрытых бурями, струится,

Как борода седая, водопад…» [2]

Первый костер этого сборника «вспыхивает» красками в стихотворении «Осень»:

«И удивляться тупо

Оранжево-красному небу,

И тупо слушать

Кричащий пронзительно ветер…» [2]

Ветер, пронизывающий стихотворения сборника, метафоричен в духе времени. Предчувствие революций и войн, сильным порывом «выдувающих» из сознания людей все прошлые ценности создавало типичную образность в творчестве самых  разных авторов первой половины ХХ века.

Тютчевские мотивы явно ощущаются в стихотворении «Природа». Лирический герой видит мудрую закономерность в многообразии «творцом просыпанных семян» и призывает землю сменить скудость и нищенские одежды, чтобы стать «…звездою,/Огнем пронизанной насквозь!» [2]

Таким образом, стихотворения книги «Костер» объединяются в единый текст с единым посылом. Стихотворения сборника «кадрируют» действительность и показывают мудрую взаимосвязь всех событий. В фокусе внимания поэта то озорной разбойник – мужик, то простой рабочий, отливающий пулю, которая станет причиной гибели лирического героя

Как и почти в каждом сборнике, поэт использует рефрены - канцоны и жесткие стихотворные структуры. В сонете «Роза» содержится творческое наставление поэтам-акмеистам:

«Цветов и песен благодатный хмель

Нам запрещен, как ветхие мечтанья.

Лишь девственные наименованья

Поэтам разрешаются отсель…» [2]

Н. Гумилев –  идейный вдохновитель и теоретик акмеизма. Его творчество брали за образец другие представители «Цеха поэтов». Отдельные стихотворения становятся настоящими поэтическими наставлениями, органично входя в ткань поэтической книги. Можно наблюдать, что книга стихов Гумилева уподобляется песне, в которой развитие лирического сюжета происходит последовательно в разных «куплетах», а сквозные мотивы и образы – в рефрене.

Таким образом, сквозные образы книги «Путь конквистадоров» - воин, его возлюбленная и романтическая мечта. В каждой последующей книге эти образы изменяются в соответствии с эволюцией взгляда лирического героя на мир, его взрослением. В «Романтических цветах» система образов усложняется, конквистадор стареет и тяготеет к философским рассуждениям. В «Жемчугах» возможные противоречия в образах и мотивах разрешаются на уровне синтеза, вместо аллегорических диких животных появляются более символичные птицы, даже человек становится похожим на Икара. Колчан и Костер – максимально зрелые книги стихов. Будучи очищены от романтизма и юношеского максимализма, они обладают совершенно другой тональностью. Это подчеркивается включением религиозных мотивов, символических образов деревьев, ветра, пчел, особой поэтической «географией». Гумилеву становится близкой идея беззащитности человека перед суровым лицом мироздания и поиск смысла жизни в простых и понятных действиях, подчиненности воле Всевышнего. Нельзя не согласиться с Е.С. Пушкаревой в том, что «лирика Н.С. Гумилева продолжает тютчевскую традицию представления мировоззрения в двух ситуациях диалога оппозиционных мнений. [100]

Мы видим, что не только стихотворения складываются в книги, но и книги складываются в более масштабное целое. Это соответствует общей идее акмеизма о зодчестве и мудром созидании.