ИРОНИЯ КАК СПОСОБ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ В РОМАНЕ Ф. ИСКАНДЕРА «САНДРО ИЗ ЧЕГЕМА»

Литературное наследие Ф. Искандера вызывает неизменный интерес среди филологов, однако его творчество нельзя назвать серьезно изученным. Кроме серьезного исследования – книги Н. Ивановой «Смех против страха, или Фазиль Искандер» [2] – значительная часть исследовательских работ затрагивает проблему мировоззрения Ф. Искандера, исследует поэтику его произведений, обращает внимание на роль сатиры и юмора в его произведениях. К примеру, статья П. Вайля и А. Гениса «Сталин на Чегемском карнавале» [1] рассматривает важные для понимания мировоззрения писателя вопросы, определяя роман «Сандро из Чегема» как эпическую поэму, а образ центрального персонажа как эпического героя. В диссертационном исследовании И.М. Сугян отмечается исповедальный характер авторской позиции в текстах позднего творчества, прямое авторское вмешательство в художественный текст посредством авторских оценок и характеристик героев [6]. Однако среди перечисленных авторов никто не исследовал иронию как способ репрезентации авторской позиции в романе «Сандро из Чегема». Цель настоящей статьи – раскрытие роли иронии в создании особого модуса авторской оценки, показ ее художественных функций в романе «Сандро из Чегема».

По справедливому замечанию И.И. Матвеевой, «ирония – неотъемлемая составляющая сатиры неклассического типа» [5, с. 25]. Произведения Ф. Искандера с полным правом можно отнести к неклассическим литературным образцам. Действительно, в знаковом произведении Ф. Искандера «Сандро из Чегема» нет единого сюжета, нет традиционной композиции, действие романа свободно разворачивается в разных временных и пространственных точках. Оригинальность романа состоит в том, что в нем смешаны все жанры: народный эпос, плутовской роман и историческое полотно. Границы жанров смещены, но неизменной остается комическая структура произведения, основанная на тонкой иронии рассказчика, на народном юморе персонажей. Не случайно литературный критик Н.Б Иванова назвала роман Ф. Искандера «комическим эпосом исторической народной жизни» [3, с.145].

Рассматривая вопрос об иронии и ее функциях в романе «Сандро из Чегема», отметим в первую очередь то, что ироническая модальность является неотъемлемой чертой практически всех новелл, входящих в состав романа. Интересно, что при этом она находится в неразрывной связи с эпическим началом произведения, а весь нарратив можно охарактеризовать как эпико-иронический, то есть сочетающий в себе черты повествования и иронии, что способствует созданию особого модуса авторской оценки.

Отметим также, что рассказ как метод передачи информации в тексте романа помимо собственно эпической функции выполняет также и характерологическую функцию, состоящую в передаче национального колорита абхазской культуры, доминантными чертами которой являются такие концепты как застолье, устные рассказы, тостовая культура, народная мудрость. Все это подается в характерном для Искандера ироническом ключе. При этом ирония как модальность и способ передачи специфических черт национальной культуры и ее взаимоотношений с культурой государственной, а также авторской позиции имеет в тексте различную степень проявленности. В зависимости от специфики описанных событий и характера героев она может быть как легкой и дружелюбной, так или жесткой и саркастической.

Обратимся конкретным к примерам реализации иронической модальности как средства передачи авторской позиции в романе. В тексте обращают на себя внимание языковые маркеры советской культуры. Они представлены как штампы официально-делового стиля. Языковая доминанта абхазской (народной) культуры в романе выступает в жанре устного рассказа, в котором функционирует имплицитная насмешка, скрытое осуждение.

Все значимые персонажи новелл мастерски владеют жанром устного рассказа. Чаще всего разговорный жанр проявляется в ситуациях, связанных с застольем, в связи с чем практически все эпизоды, где оно представлено, содержат один или несколько рассказов с неизменным комическим компонентом.

Рассматривая специфику иронической модальности в структуре устных рассказов повествователей, стоит отметить, что на первый план в них выходит сам образ рассказчика, где важна, в первую очередь, речевая характеристика персонажа. Так, во всех новеллах образ рассказчика «примеряют» на себя исключительно представители абхазского этноса, это помогает автору построить противопоставление народной (неофициальной) и советской (официальной) культур.

Образ эталонного рассказчика в романе – Сандро. Он представитель народной культуры, способный проявлять храбрость и даже героизм, чутко реагирующий на ложь и несправедливость, но умеющий вовремя уйти от прямого столкновения с врагом, влекущего за собой гибель. Его мудрость – в способности перевести в шутку драматическую ситуацию, посмотреть с улыбкой на свои и чужие ошибки. В некоторых эпизодах герой выступает не качестве рассказчика, а действующего лица. Присутствуя в эпизоде как слушатель, он включается в обсуждение, делает выводы из рассказанной истории с морально-нравственной народной точки зрения. Не случайно один из персонажей романа, Тенгиз, характеризуя Сандро, отмечает, что он «выполняет свой общественный долг, <...> нигде не работая на себя, а целиком отдавая свою жизнь за наши с вами интересы» [4, с. 325].

Другим знаковым рассказчиком в романе является Абесаломон Нартович, который, по уровню профессионализма в области рассказывания историй достаточно близок к образу Сандро. Специфика образа Абесаломона Нартовича состоит в том, что он, с одной стороны, абахазец, то есть носитель самобытной народной культуры, с другой – советский «ответственный работник». В связи с этим образ Абесаломона Нартовича можно рассматривать как контаминирующий в себе черты официальной и народной культуры: ответственность и следование правилам, с одной стороны, умение произносить речи и вспоминать народную мудрость – с другой. При этом черты народной культуры в структуре образа являются все же доминирующими.

Ироническая модальность в романе связана с противопоставлением устного застольного рассказа, который изображается автором с нескрываемой ноткой одобрения, рассказу, содержащему штампы и клише официально-делового стиля. Попытки героев представить себя кем-то более значимым, чем он есть на самом деле, изображаются в романе с большой долей иронии. Отношение автора распространяется и на образы рассказчиков: непопулярные представители власти осуждаются и высмеиваются, носители народной культуры и абхазской мудрости поддерживаются.

Ирония прослеживается и в описании речи Сталина, записанной на граммофонную пластинку: «Теперь после появления патефона сюда стали захаживать пожилые и старые чегемцы послушать, как вождь говорит своим глуховатым (на языке чегемцев – гниловатым) голосом»».

Интересно, что отрицательное отношение к речи представителя власти в романе передается не прямо, а косвенно, через поведение представителей старшего поколения: «Неугомонная Тали придумала сопровождать речь вождя игрой на гитаре с паузами в тех местах, где начинались аплодисменты или раздавалось отчетливое журчание боржома, льющегося в стакан. В том месте, где вождь звякнул бутылкой о стакан, наливая воду, у старого охотника Тендела, по многолетней привычке делать засаду на зверя у водопоя, вырвалось: “Тут бы его и уложить”» [4, с. 384].

Еще более выразительно ведет себя собака, которая начала рычать, едва заслышав голос отца всех народов, но тут же «словно поняв, кому этот голос принадлежит, на глазах у всех поджала хвост и, словно огрызаясь на ходу, повернулась и убежала в кукурузник» [3, с. 389].

В новелле «Пиры Валтасара» образ Сталина противопоставляется образу Сандро сразу на нескольких уровнях. В этом эпизоде Сталин выступает не только в роли гостя, но в роли главного действующего лица застолья, к которому приковано всеобщее внимание, в связи с чем его роль можно охарактеризовать как роль тамады. Поведение Сталина на «пиру» можно назвать «неискренне скромным», так как вождь только играет роль гостя, прекрасно осознавая, что на самом деле является хозяином, и все присутствующие, в том числе и номинальный хозяин застолья – Лакоба, робеют перед ним.

Образы Сандро и Сталина в этой новелле противопоставляются и сравниваются. Оба они наблюдают за происходящим, оба не испытывают страха, но находятся в напряжении. Сталин следит за всеми присутствующими, а Сандро наблюдает за Сталиным и делает выводы по его поведению о его личности и даже внешности. Так, Сандро замечает сходство между жирным блеском сапог Сталина и блеском его черных глаз. Эта характерная деталь, несомненно, служит средством снижения образа Сталина. [7, с. 61].

Сопоставление двух героев – Сталина и Сандро – строится и при помощи упоминания об их далекой встрече на нижнечегемской дороге. Сандро вспоминает испытанный им смертельный ужас, когда он, пася коз встретил человека, который перегонял лошадей с награбленным добром. Тот человек «посмотрел на голубоглазого отрока с такой злостью, с какой на него никогда никто не смотрел» и сказал: «Скажешь — вернусь и убью...» [4, с.145]. Дороги героев разошлись, каждый сделал свой выбор: Сандро решил быть уважаемым кавказским крестьянином, Сталин – «вождем» и народным «палачом». В этом противопоставлении слышится голос самого писателя, беззаветно любившего свой народ и считавшего тиранию худшим проявлением зла.

Итак, ирония в романе Ф. Искандера «Сандро из Чегема» выступает в качестве способа репрезентации авторской позиции на нескольких уровнях. Во-первых, автор использует иронию как способ передачи устных рассказов, во-вторых, ирония является способом создания персонажей романа: Сандро, других рассказчиков, Сталина как одного из центральных героев нескольких новелл.