ПРОБЛЕМЫ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ЛЕГАЛИЗАЦИИ ПРЕСТУПНЫХ ДОХОДОВ

В настоящее время легализация преступных доходов, или так называемое отмывание «грязных» денег, относится к «конвенционным» преступлениям [7; 95], которые уже давно вышли из рамки национальных границ, поскольку характерны практически для всех без исключения стран мира и представляют собой глобальную угрозу.

Только по самым скромным подсчетам экспертов (UNODC, 2020), (поскольку легализация преступных доходов является высоколатентным преступлением), среднегодовая сумма «отмытых» доходов составляет 2-5 % от общего дохода мировой экономики, или от 0,8-2,0 трлн долл. США в год [16; 190]. Именно поэтому вопросы уголовной ответственности за незаконную деятельность в сфере легализации преступных доходов актуальны для всех стран мира, включая Россию.

Между тем, если обратиться к правовому анализу норм об уголовной ответственности за легализацию незаконных доходов (ст. ст. 174 и 174.1 УК РФ [1]), то мы увидим, что действующее уголовное законодательство в данной сфере крайне далеко от совершенства, в первую очередь, вследствие межотраслевой несогласованности используемых терминов.

Например, в ч. 1 ст. 174 УК РФ и ч. 1 ст. 174.1 УК РФ объективная сторона преступления включает механизм легализации преступных доходов, который заключается в «совершении финансовых операций и других сделок с денежными средствами или иным имуществом, приобретенными преступным путем». Очевидно, что рассматриваемые статьи Уголовного кодекса РФ носят бланкетный характер, поскольку определение сущности изложенных понятий относится к сфере цивильного, а не уголовного права. Н.И. Пикуров прямо называет бланкетные нормы «гордиевым узлом» российского законодательства, поскольку те не только связывают нормы различных отраслей права, но самое главное, умножают проблемы правоприменителя [11; 4-11].

В данном случае необходимо обратить внимание на крайне неудачное заимствование термина «финансовые операции», пришедшего к нам из законодательства США [12; 141]. Дело в том, что в действующем российском законодательстве хотя понятие «финансовые операции» используется достаточно активно, однако его дефиниция отсутствует. К тому же, все чаще взамен этого употребляется термин ««операции с финансовыми инструментами», что для уголовного права, безусловно, не означает одного и того же.

Как справедливо отмечается практическими работниками, в отсутствии точного законодательного определения понятия «финансовая операция», а также перечня таких операций, следственные органы могут испытывать затруднения в квалификации деяний по статьям 174 и 174.1 УК РФ [13; 79].

Отсутствие четкости в определении понятия «финансовая операция» в свою очередь, не добавляет ясности и влечет проблемы разграничения между этим понятием и понятием «сделка», на что неоднократно обращалось внимание в научной литературе [9].

Исходя из семантического анализа диспозиций, рассматриваемых статьей Уголовного кодекса РФ, представляется возможным сделать вывод, что понятие «финансовая операция» рассматриваются законодателем как вид, разновидность сделок вообще. Такое же мнение высказано и в научной литературе [14; 99]. Между тем, с такой точкой зрения согласны далеко не все авторы, в связи с чем данный вопрос продолжает оставаться дискуссионным. Например, В.Е. Мельникова, наоборот, считает, что «финансовая операция» и «сделка» являются несопоставимыми между собой понятиями, так как первое регулируется нормами финансового, а второе - нормами гражданского права [15; 99]. Е.Н. Кондрат полагает, что в отличие от сделок, в финансовых операциях обязательно должна принимать участие финансово-кредитной организация [8].

Пленум Верховного Суда РФ в Постановлении от 7 июля 2015 г. № 32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем» [4] попытался разрешить данный правовой пробел и в п. 6 дал толкование терминам «финансовая операция» и «сделки». В частности, под финансовой операцией предложено понимать любую операцию с денежными средствами, как в наличной, так и в безналичной форме, осуществляемую посредством кассовых операций, переводов, размена денежных средств, обмена валют и т.п.

Однако разъяснения Верховного Суда РФ, который является судебным органом, лишены свойства нормативности. Кроме этого, если обратиться к анализу базового Федерального закона от 07 августа 2001 г. № 115-ФЗ [3], то в ст. 3 данного нормативно-правового акта под операциями с денежными средствами или иным имуществом понимаются фактически те же действия, которые Пленум Верховного Суда РФ квалифицирует как сделки.

Между тем, понятие «сделка» содержится в гражданском законодательстве, и исходя из его цивилистического содержания, можно сделать вывод, что законодатель не совсем обдуманно использует гражданско-правовой инструментарий применительно к нормам уголовного права.

Во-первых, исходя из анализа ст. 153 ГК РФ [2], в которой содержится определение рассматриваемого понятия, можно сделать вывод, что ими признаются только юридически правомерные действия. Между тем, как справедливо отмечено в юридической литературе, на практике легализация преступных доходов чаще всего совершаются путем неправомерных действий, например, через мнимые или притворные сделки, которые не могут признаваться собственно сделками с позиции гражданского права [10]. Кроме этого, сама по себе сделка по легализации преступных доходов является недействительной в силу ст. 169 ГК РФ как противоречащая основам правопорядка.

Во-вторых, как следует из диспозиции ст. 153 ГК РФ, а также разъяснений, данных в п. 50 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» под сделкой понимается не само юридическое действие, а «волеизъявление, направленное на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей» [5].

Таким образом, применительно к уголовному праву под «сделкой» в контексте статей 174 и 174.1 УК РФ должны пониматься не сами действия, а только лишь волеизъявление, т.е. проявление умысла на совершение рассматриваемых преступлений. Между тем, исходя из запрета объективного вменения, установленного в ст. 5 УК РФ о том, что уголовная ответственность для лица может наступать только в случае совершения общественно-опасных действий (бездействий) и преступных последствий, такое изложение диспозиции статей, устанавливающих уголовную ответственность за легализацию преступных доходов, недопустимо, потому что лицо в данном случае не может нести ответственность только лишь за намерение (волеизъявление, умысел).

И, в-третьих, обратим внимание, что финансовые операции, которые законодатель «включил» в ч. 1 ст. 174 и ч. 1 ст. 174.1 УК РФ в перечень сделок своей формулировкой «и других сделок» в целом не соответствует положениям гражданского законодательства. Более того, это также не соответствует принципу юридической техники, заключающемуся в экономии нормативного текста, поскольку очевидна терминологическая избыточность.

Таким образом, отметим крайне неудачное использование понятий «финансовая операция» и «сделка» в уголовном законодательстве при формулировке диспозиций статей 174 и 174.1 УК РФ.

Еще одной проблемой межотраслевой рассогласованности между нормами уголовного и иного законодательства является следующая ситуация. Как известно, в правоприменительной практике наибольшие проблемы вызывает квалификация преступлений, связных с легализацией преступных доходов, исходя из доказанности субъективной стороны преступления, а именно цели совершения данных преступлений. Так, например, исследователи отмечают, что оправдательные приговоры по статьям 174 и 174.1 УК РФ в 63% случаев происходят вследствие недоказанности именно цели легализации [10; 284].

Как известно, цель легализации – это придание видимости правомерности полученных преступным путем доходов, т.е. создание иллюзии получения их из легальных источников. Однако, если в Уголовном кодексе РФ, как указывалось выше, это относится к субъективной стороне преступлений (статьи 174 и 174.1 УК РФ), и соответственно, представляет объективные сложности в процессе судебного доказывания, то исходя из анализа понятия легализации, содержащегося в ч. 2 ст. 3 Федерального закона от 07.08.2001 № 115-ФЗ «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» придание правомерного вида владению, пользованию или распоряжению денежными средствами или иным имуществом, полученными в результате совершения преступления, входит в содержание данного деяния [7; 197]. Таким образом, выражаясь языком уголовно-правовой теории, придание правомерности полученных доходов должно включаться в объективную, а не субъективную сторону рассматриваемых составов преступлений.

Таким образом, интегральным итогом проведенного исследования является вывод об отсутствии межотраслевой корреспонидуремости [6] между нормами уголовного и иного законодательства. Очевидно, что наличие серьезной межотраслевой рассогласованности в части правового регулирования уголовной ответственности за легализацию преступных доходов с нормами иных отраслей права, крайне негативно сказывается на правоприменительной практике, что требует дальнейшего совершенствования норм об уголовной ответственности за легализацию незаконных доходов.